Category: лытдыбр
Category was added automatically. Read all entries about "лытдыбр".
Технология - Странные танцы
Надо ли выключать YouTube и кому это надо?
Шахназаров. «Абсолютно согласен, и это то, что вы правильно называете, это уже однозначно можно назвать диктатурой. Это всё очень сильно напоминает Советский Союз, просто калька. Я любил и люблю Советский Союз. Но из песни слов не выкинешь. В 70-е и 80-е уже там много чего было, что совсем не должно было быть, и что стало причиной его падения.
Не потому, что он проиграл. Это они потом присвоили себе победу. Они и знать не знали. Они, как говорится, не про это были. Проблемы были внутренние, в том числе, они касались того, что в Советском Союзе действительно отсутствовала свобода слова. Это было неправильно. В связи с этим, опять вспомню, неверно тормозить YouTube сейчас. Неверно. Вызывает очень много отрицательных эмоций. Хоть кто-то и улыбается, думает, что я про себя. Да я не про себя. Я просто вижу, какая реакция у людей. А у людей она отрицательная. Не надо этого».
Согласен с Шахназаровым, выключение YouTube вызывает множество негативных эмоций. И все попусту. Это не «Голос Америки» 1970-х. У людей гораздо более широкие интересы появились, чем политика. А политика пробьется, если захочет и без YouTube.
Зачем тогда это все? Кому нужно напряжение в обществе?
Гораздо важнее было прекратить все праздники не к месту и не ко времени, чем YouTube выключать.
И заменить YouTube в бытовой информационно-развлекательной жизни россиян не чем. Праздники заканчиваются, начинается зима. Сказать то все равно нечего, хоть с YouTube, хоть без. Для этого не просто слова нужны, а нужна правда - искренние и правдивые слова, доходящие до души человека.
Раньше об этом думать надо было. И вопрос не в содержании, а в том, что при создании информационного общества у нас нет современных платформ для функционирования такого общества. Национальные проекты были, а платформ нет.
YouTube надо оставить в покое. Если есть, что показать и что запустить, запускайте, а псевдонародность надоела. Сами вприсядку идите!
А кому хочется представить экономические и социальные проблемы как этнические? Кто себя таким умным считает для манипуляций людьми? Кому слишком горячо сидеть на своем месте?
Не потому, что он проиграл. Это они потом присвоили себе победу. Они и знать не знали. Они, как говорится, не про это были. Проблемы были внутренние, в том числе, они касались того, что в Советском Союзе действительно отсутствовала свобода слова. Это было неправильно. В связи с этим, опять вспомню, неверно тормозить YouTube сейчас. Неверно. Вызывает очень много отрицательных эмоций. Хоть кто-то и улыбается, думает, что я про себя. Да я не про себя. Я просто вижу, какая реакция у людей. А у людей она отрицательная. Не надо этого».
Согласен с Шахназаровым, выключение YouTube вызывает множество негативных эмоций. И все попусту. Это не «Голос Америки» 1970-х. У людей гораздо более широкие интересы появились, чем политика. А политика пробьется, если захочет и без YouTube.
Зачем тогда это все? Кому нужно напряжение в обществе?
Гораздо важнее было прекратить все праздники не к месту и не ко времени, чем YouTube выключать.
И заменить YouTube в бытовой информационно-развлекательной жизни россиян не чем. Праздники заканчиваются, начинается зима. Сказать то все равно нечего, хоть с YouTube, хоть без. Для этого не просто слова нужны, а нужна правда - искренние и правдивые слова, доходящие до души человека.
Раньше об этом думать надо было. И вопрос не в содержании, а в том, что при создании информационного общества у нас нет современных платформ для функционирования такого общества. Национальные проекты были, а платформ нет.
YouTube надо оставить в покое. Если есть, что показать и что запустить, запускайте, а псевдонародность надоела. Сами вприсядку идите!
А кому хочется представить экономические и социальные проблемы как этнические? Кто себя таким умным считает для манипуляций людьми? Кому слишком горячо сидеть на своем месте?
Александр Серов - Ночным Белградом
ВИА Веселые ребята - Ни минуты покоя
Что-то случилось, что изменилось, мы или мир? - Ободзинский
Философ Дьёрдь Лукач - Нет такого времени, когда нельзя было бы что-то сделать
У человека, который хочет действовать, нет безграничных условий для действия. Но нет такого времени, когда нельзя было бы что-то сделать
философ Дьёрдь Лукач
ВСТРЕЧА С ИЗВЕСТНЫМ ВЕНГЕРСКИМ ФИЛОСОФОМ Д. ЛУКАЧЕМ МИХАИЛА ЛИФШИЦА
http://www.hrono.ru/statii/2007/liphshiz_auto.html
- Не могли бы вы рассказать подробнее о встрече с Г. Лукачем, о вашем сотрудничестве?
- Это была для меня очень значительная встреча.
В 1930 г. в Институте Маркса и Энгельса мне была поручена организация нового научного кабинета - кабинета философии истории. Для него была отведена большая сводчатая комната в нижнем этаже старого барского дома, где располагался институт. Я занимался своими делами, окруженный книгами, когда в один прекрасный день дверь кабинета отворилась и вошел директор института Рязанов в сопровождении человека небольшого роста, явного иностранца, судя по непривычным нашему глазу бриджам и гетрам. Рязанов своим густым басом представил нас друг другу. "Это товарищ Лукач, он будет работать с вами в кабинете философии истории".
В первый же день нашей встречи мы начали разговаривать, сначала осторожно, потом все более увлекаясь и не заметили, как прошел целый день. Мы скоро поняли, что во многом сходимся или дополняем друг друга. Об этой нашей первой встрече Лукач рассказывал друзьям: "Я возвращаюсь из института домой, в номер гостиницы, и говорю Гертруд: Какой удивительный народ! Подумай только - в первый же день моего пребывания в этой стране встречаю совсем молодого человека, с которым я могу разговаривать о самых сложных вопросах философии и современной жизни как равный с равным".
Действительно, когда мы познакомились с "дядей Юри", как его называли венгры, он был почти вдвое старше меня, но разницы возраста между нами как бы не существовало. Мы быстро почувствовали друг к другу большую симпатию, и начался период "московских разговоров", тянувшихся целое десятилетие. О чем только мы с ним не говорили! Я не буду перечислять темы наших разговоров. Они касались не только философии, были среди них и относившиеся к истории далекой и близкой, были и другие - общественно-политические. Жаль, что эти диалоги остались не записанными. Мы оба жалели об этом и оба вспоминали о них с чувством грусти об ушедшем времени. Впоследствии Лукач мне говорил, что в сводчатом "погребе Рязанова" он провел лучшие дни своей жизни.
К тому времени он уже в значительной степени освободился от пережитков своей промежуточной позиции на пути к марксизму. Думаю, что он нашел во мне как раз то, что могла ему дать в этот момент московская среда, и я, видимо, помог его философской и не только философской эволюции. По существу, его эволюция была органической, она была подготовлена его предшествующим опытом (работа в Коминтерне, участие в венгерской Коммуне, а еще раньше - интернационалистическая позиция в эпоху первой мировой войны). Обо мне же можно сказать, что я в известном смысле "заразил" Лукача интересом к эстетике Маркса, приобщил его к занятиям теорией отражения Ленина. В те годы были впервые опубликованы "Философские тетради" Ленина, его конспекты сочинений Гегеля, позволившие глубже понять связь классической философской традиции с ленинизмом. Понятие отражения в ленинском смысле, связь этой диалектической теории познания с политикой, опытом большевизма было постоянным предметом наших бесед.
Я был свидетелем того, как глубоко Лукач усвоил диалектику относительной и абсолютной истины в применении к литературе и искусству и тем оплодотворил свое научное творчество. Перелом в его мировоззрении сказался уже в 1930 г., когда он впервые приехал к нам. Но, после возвращения в 1933 г. из поездки в Германию, где он окончательно порвал с франкфуртской школой и критически переоценил свои прежние философские позиции, он стал вполне "московским Лукачем".
Для меня, разумеется, знакомство с Лукачем играло большую роль. Его появление в Москве помогло мне сделать некоторые новые шаги, еще раз найти себя в изменившихся к этому времени обстоятельствах. Мне трудно было бы найти слова, лучше выражающие мое отношение к Лукачу, чем следующий отрывок из моего письма к нему (16 ноября 1970 г.):
"Все, что Вы пишете о нашей совместной работе в тридцатых годах, вызывает у меня, конечно, острое чувство ностальгии по тем временам. Эти нелегкие времена были, возможно, самыми счастливыми в моей жизни. Ведь и солдат, вернувшийся с фронта, вспоминает иногда не без удовольствия кусок обожженной земли, на котором ему приходилось лежать, зная, что уйти никуда нельзя.
К сказанному Вами о наших отношениях я мог бы прибавить, что многому научился у Вас. Мне повезло - в течение почти десяти лет я имел такого собеседника, который был для меня лучшей книгой. Ваше громадное знание всей мировой жизни, особенно жизни духа, заменило мне до некоторой степени те источники развития, которых я был лишен. Надеюсь, что и соприкосновение с моим малым опытом не прошло для Вас бесследно. Был ли этот обмен эквивалентным, я не знаю, но самолюбие мое в этом отношении не играет для меня никакой роли".
философ Дьёрдь Лукач
ВСТРЕЧА С ИЗВЕСТНЫМ ВЕНГЕРСКИМ ФИЛОСОФОМ Д. ЛУКАЧЕМ МИХАИЛА ЛИФШИЦА
http://www.hrono.ru/statii/2007/liphshiz_auto.html
- Не могли бы вы рассказать подробнее о встрече с Г. Лукачем, о вашем сотрудничестве?
- Это была для меня очень значительная встреча.
В 1930 г. в Институте Маркса и Энгельса мне была поручена организация нового научного кабинета - кабинета философии истории. Для него была отведена большая сводчатая комната в нижнем этаже старого барского дома, где располагался институт. Я занимался своими делами, окруженный книгами, когда в один прекрасный день дверь кабинета отворилась и вошел директор института Рязанов в сопровождении человека небольшого роста, явного иностранца, судя по непривычным нашему глазу бриджам и гетрам. Рязанов своим густым басом представил нас друг другу. "Это товарищ Лукач, он будет работать с вами в кабинете философии истории".
В первый же день нашей встречи мы начали разговаривать, сначала осторожно, потом все более увлекаясь и не заметили, как прошел целый день. Мы скоро поняли, что во многом сходимся или дополняем друг друга. Об этой нашей первой встрече Лукач рассказывал друзьям: "Я возвращаюсь из института домой, в номер гостиницы, и говорю Гертруд: Какой удивительный народ! Подумай только - в первый же день моего пребывания в этой стране встречаю совсем молодого человека, с которым я могу разговаривать о самых сложных вопросах философии и современной жизни как равный с равным".
Действительно, когда мы познакомились с "дядей Юри", как его называли венгры, он был почти вдвое старше меня, но разницы возраста между нами как бы не существовало. Мы быстро почувствовали друг к другу большую симпатию, и начался период "московских разговоров", тянувшихся целое десятилетие. О чем только мы с ним не говорили! Я не буду перечислять темы наших разговоров. Они касались не только философии, были среди них и относившиеся к истории далекой и близкой, были и другие - общественно-политические. Жаль, что эти диалоги остались не записанными. Мы оба жалели об этом и оба вспоминали о них с чувством грусти об ушедшем времени. Впоследствии Лукач мне говорил, что в сводчатом "погребе Рязанова" он провел лучшие дни своей жизни.
К тому времени он уже в значительной степени освободился от пережитков своей промежуточной позиции на пути к марксизму. Думаю, что он нашел во мне как раз то, что могла ему дать в этот момент московская среда, и я, видимо, помог его философской и не только философской эволюции. По существу, его эволюция была органической, она была подготовлена его предшествующим опытом (работа в Коминтерне, участие в венгерской Коммуне, а еще раньше - интернационалистическая позиция в эпоху первой мировой войны). Обо мне же можно сказать, что я в известном смысле "заразил" Лукача интересом к эстетике Маркса, приобщил его к занятиям теорией отражения Ленина. В те годы были впервые опубликованы "Философские тетради" Ленина, его конспекты сочинений Гегеля, позволившие глубже понять связь классической философской традиции с ленинизмом. Понятие отражения в ленинском смысле, связь этой диалектической теории познания с политикой, опытом большевизма было постоянным предметом наших бесед.
Я был свидетелем того, как глубоко Лукач усвоил диалектику относительной и абсолютной истины в применении к литературе и искусству и тем оплодотворил свое научное творчество. Перелом в его мировоззрении сказался уже в 1930 г., когда он впервые приехал к нам. Но, после возвращения в 1933 г. из поездки в Германию, где он окончательно порвал с франкфуртской школой и критически переоценил свои прежние философские позиции, он стал вполне "московским Лукачем".
Для меня, разумеется, знакомство с Лукачем играло большую роль. Его появление в Москве помогло мне сделать некоторые новые шаги, еще раз найти себя в изменившихся к этому времени обстоятельствах. Мне трудно было бы найти слова, лучше выражающие мое отношение к Лукачу, чем следующий отрывок из моего письма к нему (16 ноября 1970 г.):
"Все, что Вы пишете о нашей совместной работе в тридцатых годах, вызывает у меня, конечно, острое чувство ностальгии по тем временам. Эти нелегкие времена были, возможно, самыми счастливыми в моей жизни. Ведь и солдат, вернувшийся с фронта, вспоминает иногда не без удовольствия кусок обожженной земли, на котором ему приходилось лежать, зная, что уйти никуда нельзя.
К сказанному Вами о наших отношениях я мог бы прибавить, что многому научился у Вас. Мне повезло - в течение почти десяти лет я имел такого собеседника, который был для меня лучшей книгой. Ваше громадное знание всей мировой жизни, особенно жизни духа, заменило мне до некоторой степени те источники развития, которых я был лишен. Надеюсь, что и соприкосновение с моим малым опытом не прошло для Вас бесследно. Был ли этот обмен эквивалентным, я не знаю, но самолюбие мое в этом отношении не играет для меня никакой роли".